Алексей Чадов рассказывает о своих новых работах на телеканале СТС — сериале «Улетный экипаж» и реалити-шоу «Союзники», которое ведет вместе с бывшей супругой Агнией Дитковските. А заодно рассуждает об актерской зависимости, пришедшей степенности и умении жить для себя и для сына.
Все ли идет у вас по плану, Алексей?
Какой простой, но сложный вопрос. Знаете, я стал убеждаться, что, если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Кое-какие планы я строю, но перестал относиться к ним серьезно. И мне формат такого отношения к жизни очень симпатичен. Для меня план сродни быту, который разрушает органику жизни. Более того, мне даже нравится, когда все идет не так, как задумано. Жизнь не может быть ровной, в ней нужны импровизация и кураж. Ты должен взлетать и падать, любить и разочаровываться, страдать и безудержно веселиться. А в этом совсем нет места плану…
У вас в последнее время больше взлетов или падений?
Ну все могло бы быть, конечно, лучше, чем есть, но мне грех жаловаться. Например, я бы хотел, чтобы съемки в кино не ограничивались Москвой и Россией. Хочется благодаря профессии открывать для себя мир.
Ждете таких возможностей или ищете их сами?
Естественно, я стараюсь открывать для себя новые грани. Аккуратно, но пробую себя в режиссуре. Надо двигаться, развиваться. В актерской профессии есть эта зависимость, которая мне как мужику не нравится. Я, чем старше становлюсь, тем больше себя мужиком чувствую. Одно дело, когда ты мальчик, еще щенок, со всеми на «вы», и совсем другое — когда переходишь в тот возраст, где тебе уже не только надо слушать и внимать, а есть что сказать. И здесь наша актерская зависимость становится неприятным аспектом. Вот почему многие соскакивают в режиссуру. В целом хочется жить многогранно. Недавно у меня появился спектакль «Незнакомка 32» — мы с моим другом, продюсером Альбертом Могилевым, давно хотели что-то совместное затеять. Сам я искал возможность раз в месяц выходить на сцену, но все время что-то мешало. А в прошлом году все сложилось, у меня отменились съемки в картине у Владимира Бортко. Нашлись эти три месяца, чтобы все подготовить.
Какой простой, но сложный вопрос. Знаете, я стал убеждаться, что, если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Кое-какие планы я строю, но перестал относиться к ним серьезно. И мне формат такого отношения к жизни очень симпатичен. Для меня план сродни быту, который разрушает органику жизни. Более того, мне даже нравится, когда все идет не так, как задумано. Жизнь не может быть ровной, в ней нужны импровизация и кураж. Ты должен взлетать и падать, любить и разочаровываться, страдать и безудержно веселиться. А в этом совсем нет места плану…
У вас в последнее время больше взлетов или падений?
Ну все могло бы быть, конечно, лучше, чем есть, но мне грех жаловаться. Например, я бы хотел, чтобы съемки в кино не ограничивались Москвой и Россией. Хочется благодаря профессии открывать для себя мир.
Ждете таких возможностей или ищете их сами?
Естественно, я стараюсь открывать для себя новые грани. Аккуратно, но пробую себя в режиссуре. Надо двигаться, развиваться. В актерской профессии есть эта зависимость, которая мне как мужику не нравится. Я, чем старше становлюсь, тем больше себя мужиком чувствую. Одно дело, когда ты мальчик, еще щенок, со всеми на «вы», и совсем другое — когда переходишь в тот возраст, где тебе уже не только надо слушать и внимать, а есть что сказать. И здесь наша актерская зависимость становится неприятным аспектом. Вот почему многие соскакивают в режиссуру. В целом хочется жить многогранно. Недавно у меня появился спектакль «Незнакомка 32» — мы с моим другом, продюсером Альбертом Могилевым, давно хотели что-то совместное затеять. Сам я искал возможность раз в месяц выходить на сцену, но все время что-то мешало. А в прошлом году все сложилось, у меня отменились съемки в картине у Владимира Бортко. Нашлись эти три месяца, чтобы все подготовить.
Это проект, который он после «О любви» задумал снимать?
Да. Я ехал на грим, примерку костюма, через неделю должны были начаться съемки. И вдруг отменяют. Представляете? Будь я моложе, я бы конкретно обалдел. Я и тут обалдел, но с улыбкой. Даже в голос рассмеялся. Видите, даже такие люди, как Бортко, казалось бы авторитетные, наделенные властью, планы не могут построить. А вы говорите…
Да. Я ехал на грим, примерку костюма, через неделю должны были начаться съемки. И вдруг отменяют. Представляете? Будь я моложе, я бы конкретно обалдел. Я и тут обалдел, но с улыбкой. Даже в голос рассмеялся. Видите, даже такие люди, как Бортко, казалось бы авторитетные, наделенные властью, планы не могут построить. А вы говорите…
В интервью двухгодичной давности вы жаловались, что «не хватает творческой реализации». Что с тех пор изменилось?
Ничего. Мне до сих пор ее не хватает. Я объясню. Хороших фильмов у нас все больше, но нет разнообразия жанров. Например, мало экшена. Как актер, я умею хорошо фехтовать, стрелять, танцевать (десять лет занимался классической хореографией и акробатикой), могу сам выполнять трюки, драться, ездить верхом, петь и так далее. Но реализовать все эти умения в полной мере в нашем кино не могу, потому что не снимают у нас картин вроде «Джона Уика» или «Ла-Ла Ленда». Но проблески были. Например, фильм «Молот» стал для меня прямо спасательным кругом. С детства мечтал сыграть военного и боксера. С первым получилось более чем. Наконец, сыграл и на ринге. Мне нужно было для съемок стать тяжеловесом, бойцом без правил, научиться драться и набрать вес. На это у меня было восемь месяцев, я каждый день занимался спортом. Вскоре сам почувствовал изменения: стал весить 85 килограммов, начали болеть колени при беге, в машину не запрыгивал, как сейчас, а влезал медленно и осторожно. Даже мыслить начал как тяжеловес: пропала суета, я стал спокойным, степенным — раньше-то всегда был взрывным, эмоциональным, легким на подъем. Такого кино мне не хватает — где можно изменить себя и попробовать стать героем по-настоящему, как это получилось в «Войне» Алексея Балабанова. Жалко, что такого кино у нас уже больше не будет. Режиссеров таких — тоже. Резко поменялось время. Знаете, как вместе с Виктором Цоем некогда ушла эпоха, так и сейчас: кино стало другим, в нем все больше прослеживаются западные лекала. Балабанов был самобытным автором, существовал в своем творчестве наперекор всему, и его очень уважали. Но сегодня мы живем совсем в другом пространстве, у нас есть интернет, соцсети, все стало доступным. Удивить зрителя теперь еще сложнее. Стать художником, еще и популярным, — непростая задача. Да и у меня меняются интересы и критерии. Война — дело молодых.
Лекарство против морщин?
Именно, а когда появляются морщины, наступает другая жизнь, возникают другие герои.
Ничего. Мне до сих пор ее не хватает. Я объясню. Хороших фильмов у нас все больше, но нет разнообразия жанров. Например, мало экшена. Как актер, я умею хорошо фехтовать, стрелять, танцевать (десять лет занимался классической хореографией и акробатикой), могу сам выполнять трюки, драться, ездить верхом, петь и так далее. Но реализовать все эти умения в полной мере в нашем кино не могу, потому что не снимают у нас картин вроде «Джона Уика» или «Ла-Ла Ленда». Но проблески были. Например, фильм «Молот» стал для меня прямо спасательным кругом. С детства мечтал сыграть военного и боксера. С первым получилось более чем. Наконец, сыграл и на ринге. Мне нужно было для съемок стать тяжеловесом, бойцом без правил, научиться драться и набрать вес. На это у меня было восемь месяцев, я каждый день занимался спортом. Вскоре сам почувствовал изменения: стал весить 85 килограммов, начали болеть колени при беге, в машину не запрыгивал, как сейчас, а влезал медленно и осторожно. Даже мыслить начал как тяжеловес: пропала суета, я стал спокойным, степенным — раньше-то всегда был взрывным, эмоциональным, легким на подъем. Такого кино мне не хватает — где можно изменить себя и попробовать стать героем по-настоящему, как это получилось в «Войне» Алексея Балабанова. Жалко, что такого кино у нас уже больше не будет. Режиссеров таких — тоже. Резко поменялось время. Знаете, как вместе с Виктором Цоем некогда ушла эпоха, так и сейчас: кино стало другим, в нем все больше прослеживаются западные лекала. Балабанов был самобытным автором, существовал в своем творчестве наперекор всему, и его очень уважали. Но сегодня мы живем совсем в другом пространстве, у нас есть интернет, соцсети, все стало доступным. Удивить зрителя теперь еще сложнее. Стать художником, еще и популярным, — непростая задача. Да и у меня меняются интересы и критерии. Война — дело молодых.
Лекарство против морщин?
Именно, а когда появляются морщины, наступает другая жизнь, возникают другие герои.
Некоторые ваши коллеги начинают с сериалов, а потом переходят к полным метрам. У вас, кажется, происходит наоборот, сериалов все больше.
Сейчас все снимаются в сериалах. Для любого голливудского артиста предпочтительнее сняться в топовом многосерийном фильме, чем в «Терминаторе-16». Это первое, а второе — если бы мне не надо было кормить семью и я был бы «бременским музыкантом», то не снимался бы в половине тех фильмов, что у меня есть. Я вообще могу смотреть со своим участием только две картины — «Войну» и «Молот». Ну, пожалуй, еще «Дело чести», там мне не стыдно за свою работу.
Сейчас все снимаются в сериалах. Для любого голливудского артиста предпочтительнее сняться в топовом многосерийном фильме, чем в «Терминаторе-16». Это первое, а второе — если бы мне не надо было кормить семью и я был бы «бременским музыкантом», то не снимался бы в половине тех фильмов, что у меня есть. Я вообще могу смотреть со своим участием только две картины — «Войну» и «Молот». Ну, пожалуй, еще «Дело чести», там мне не стыдно за свою работу.
Сериал «Улетный экипаж» — не тот случай и не другой, это снимают друзья, верно?
Да, эту историю снимает мой друг Марюс Вайсберг. Если честно, я искренне полюбил своего героя, талантливого пилота по фамилии Кулагин. От него ушла жена, и на этом фоне он становится женоненавистником, грубияном и хамом. Но это лишь маска, на самом деле он очень трогательный, романтик, умеющий по-настоящему любить.
Что бы вы сказали про смену героев? Балабанов был человеком, который вывел на экран нового персонажа, «брата» Данилу Багрова. Не кажется ли вам, что на смену бандитам из 90-х пришли спортсмены? Очень уж много спортивного кино выходит.
У нас вообще спорт на подъеме.
Ну, как сказать.
Ну да, как сказать. Это правда, спорту уделяется много внимания, у нас вообще страна военно-спортивная. Не говорю, что это плохо, но для России, наверное, правильный путь развития. Потому что вокруг нашей границы одни враги. (Смеется.) Поэтому важны армия и флот. А спорт — это тоже сила и дисциплина. Мы и раньше были спортивной державой. Я до поры не знал, кто такой Валерий Харламов, а как узнал — полюбил его не меньше Цоя.
Вам спортивные роли сейчас не предлагают?
Ничего такого, но я наигрался в спортивное кино, честно говоря. Зато давно мечтал сняться в фантастике, и сейчас работаю у Егора Баранова в фильме «Аванпост».
У вас же был «Ночной дозор».
Да. Удивитесь, один из любимейших моих операторов — Сергей Трофимов, который снимал «Дозоры» и кучу топовых фильмов. Мы с ним не виделись 12 лет, встретились на площадке, я встал в его кадр и как домой попал.
Так что моя мечта сняться в фантастике снова сбывается. Вообще жанр интересный, каждый день ты выходишь на съемочную площадку и попадаешь в будущее, где тебя окружает абсолютное совершенство во всем.
Ваше детство пришлось на 90-е — время страшное, но не без романтики. Вы его каким вспоминаете?
Не люблю 90-е. Злое время. Безбожное. Бездуховное. Русские рубят русских. А еще безвкусие во всем. Некрасивое время. Оно красиво только в карикатуре.
У Балабанова?
Да. В «Жмурках», оно красиво смешно. Для меня романтика в другом: мне хочется жить спокойно, на улицу с ребенком выходить, видеть там приветливых улыбчивых соседей, заходить домой и не запирать дверь на восемь замков. В 90-х это было невозможно.
Сейчас, когда мы окружены со всех сторон врагами, приветливость — не главная черта нашего народа.
Согласен. Много простоты в России, а простота, как говорится, хуже воровства. Но образованные, состоявшиеся русские — самые крутые. И женщин лучше наших нет. А простоты везде хватает. И в Америке — тоже. Я как-то в Лас-Вегасе в район сомнительный заглянул, мы кино снимали, там дешевле было. Тоже люди странные, смеются, не слушают, пивом могут облить, обругать.
Да, эту историю снимает мой друг Марюс Вайсберг. Если честно, я искренне полюбил своего героя, талантливого пилота по фамилии Кулагин. От него ушла жена, и на этом фоне он становится женоненавистником, грубияном и хамом. Но это лишь маска, на самом деле он очень трогательный, романтик, умеющий по-настоящему любить.
Что бы вы сказали про смену героев? Балабанов был человеком, который вывел на экран нового персонажа, «брата» Данилу Багрова. Не кажется ли вам, что на смену бандитам из 90-х пришли спортсмены? Очень уж много спортивного кино выходит.
У нас вообще спорт на подъеме.
Ну, как сказать.
Ну да, как сказать. Это правда, спорту уделяется много внимания, у нас вообще страна военно-спортивная. Не говорю, что это плохо, но для России, наверное, правильный путь развития. Потому что вокруг нашей границы одни враги. (Смеется.) Поэтому важны армия и флот. А спорт — это тоже сила и дисциплина. Мы и раньше были спортивной державой. Я до поры не знал, кто такой Валерий Харламов, а как узнал — полюбил его не меньше Цоя.
Вам спортивные роли сейчас не предлагают?
Ничего такого, но я наигрался в спортивное кино, честно говоря. Зато давно мечтал сняться в фантастике, и сейчас работаю у Егора Баранова в фильме «Аванпост».
У вас же был «Ночной дозор».
Да. Удивитесь, один из любимейших моих операторов — Сергей Трофимов, который снимал «Дозоры» и кучу топовых фильмов. Мы с ним не виделись 12 лет, встретились на площадке, я встал в его кадр и как домой попал.
Так что моя мечта сняться в фантастике снова сбывается. Вообще жанр интересный, каждый день ты выходишь на съемочную площадку и попадаешь в будущее, где тебя окружает абсолютное совершенство во всем.
Ваше детство пришлось на 90-е — время страшное, но не без романтики. Вы его каким вспоминаете?
Не люблю 90-е. Злое время. Безбожное. Бездуховное. Русские рубят русских. А еще безвкусие во всем. Некрасивое время. Оно красиво только в карикатуре.
У Балабанова?
Да. В «Жмурках», оно красиво смешно. Для меня романтика в другом: мне хочется жить спокойно, на улицу с ребенком выходить, видеть там приветливых улыбчивых соседей, заходить домой и не запирать дверь на восемь замков. В 90-х это было невозможно.
Сейчас, когда мы окружены со всех сторон врагами, приветливость — не главная черта нашего народа.
Согласен. Много простоты в России, а простота, как говорится, хуже воровства. Но образованные, состоявшиеся русские — самые крутые. И женщин лучше наших нет. А простоты везде хватает. И в Америке — тоже. Я как-то в Лас-Вегасе в район сомнительный заглянул, мы кино снимали, там дешевле было. Тоже люди странные, смеются, не слушают, пивом могут облить, обругать.
Появились у вас привычки обеспеченного человека?
Да. Я вообще после 30 начал жить. К этому времени я уже что-то сделал в профессии, у меня появились какие-то средства, опыт. До этого возраста многое зависит от денег, квартирного вопроса, бытовухи. Когда все эти вопросы решены, появляется время на себя. Да, я очень люблю сниматься в кино, очень. Но еще больше люблю просто жить. С сыном общаться, обнимать его, читать ему сказки, видеть, как он прибегает ко мне утром в кровать и стаскивает с меня одеяло: «Папа, вставай». Мы все время на потом откладываем свою жизнь, сегодня поработаем, а поживем завтра. Так она и проходит. Я понял, что так не хочу.
Помните машину, которую первый раз водили?
Конечно. Это было на съемках «Войны». Мне исполнилось 20, а я к тому моменту ни разу не сидел за рулем. При этом рос страстным автомобилистом, чувствовал себя как донжуан, который до сих пор не прикоснулся к женщине. Хозяин дома, в котором мы жили, пригласил нас поесть мяса и выпить рябиновой настойки. Дело происходило в горах, уединиться там негде, везде жены, кафе нет, так что мы сели в его «Волгу» — отъехали за село и культурно там выпивали. Было вкусно — подливали москвичу прилично, я захмелел, расхрабрился и говорю: «Ребят, дайте на “Волге” прокатиться». Они не поняли: зачем? Я и рассказал: мол, никогда машину не водил, мечтаю давно, автоконструктором всегда хотел стать, все детство ракетомобиль изобретал — рисовал дома по ночам под подушкой с фонариком, чтобы мама не видела. Ну они поняли, что пацану надо. Сел я за руль этой «Волги» и проехался. Ночь, горы, дороги толком не видно, и я, в хламину пьяный, еду… Это было невероятно!
Да. Я вообще после 30 начал жить. К этому времени я уже что-то сделал в профессии, у меня появились какие-то средства, опыт. До этого возраста многое зависит от денег, квартирного вопроса, бытовухи. Когда все эти вопросы решены, появляется время на себя. Да, я очень люблю сниматься в кино, очень. Но еще больше люблю просто жить. С сыном общаться, обнимать его, читать ему сказки, видеть, как он прибегает ко мне утром в кровать и стаскивает с меня одеяло: «Папа, вставай». Мы все время на потом откладываем свою жизнь, сегодня поработаем, а поживем завтра. Так она и проходит. Я понял, что так не хочу.
Помните машину, которую первый раз водили?
Конечно. Это было на съемках «Войны». Мне исполнилось 20, а я к тому моменту ни разу не сидел за рулем. При этом рос страстным автомобилистом, чувствовал себя как донжуан, который до сих пор не прикоснулся к женщине. Хозяин дома, в котором мы жили, пригласил нас поесть мяса и выпить рябиновой настойки. Дело происходило в горах, уединиться там негде, везде жены, кафе нет, так что мы сели в его «Волгу» — отъехали за село и культурно там выпивали. Было вкусно — подливали москвичу прилично, я захмелел, расхрабрился и говорю: «Ребят, дайте на “Волге” прокатиться». Они не поняли: зачем? Я и рассказал: мол, никогда машину не водил, мечтаю давно, автоконструктором всегда хотел стать, все детство ракетомобиль изобретал — рисовал дома по ночам под подушкой с фонариком, чтобы мама не видела. Ну они поняли, что пацану надо. Сел я за руль этой «Волги» и проехался. Ночь, горы, дороги толком не видно, и я, в хламину пьяный, еду… Это было невероятно!
Сейчас-то бы в такую машину и не сели?
Почему же? Я вообще современным машинам предпочитаю раритет, сам езжу на «Додже» 1968 года. Мечта детства.
Давайте теперь про проект «Союзники» на СТС?
Это реалити-шоу, где мы с Агнией выступаем в роли ведущих. Участники — разведенные пары, которые прожили некоторое время вместе, у которых есть дети. Собственно, модель наших с Агнией отношений: мы расстались, но пришли к выводу, что раз у нас есть ребенок, то мы все равно родственники и должны общаться нормально, дружить. Во имя детей надо быть союзниками. Мы является своего рода примером, поскольку тоже долго к этому шли. Для меня это было важной задачей, я хотел, чтобы сын видел папу и маму в прекрасных отношениях друг с другом. В нашем шоу восемь пар экс-супругов проведут 12 недель на Шри-Ланке на берегу океана, где их ждет 25 испытаний на экстремальную близость, — придется забыть о прошлых обидах, преодолеть разногласия и объединиться ради общей цели. На кону — 10 миллионов рублей, которые могут достаться самому главному человеку в их жизни — ребенку.
По тому, как вы описываете свое общение с сыном, нельзя сказать, что вы воскресный папа.
А я и не воскресный папа. У Феди два полноценных дома, и мы с Агнией воспитываем его по очереди. Да, не совсем моя модель семейного счастья, но ничего не поделать, так и живем.
Знаете, как воспитать его мужиком?
Я верю в генетику. Если у папы есть яйца, то и у сына они будут. (Смеется.)
Машинки он любит?
Он в 2,5 года знал все марки. Я вообще замечаю, что ему нравится все то, что и мне.
А у него бывает так, что с мамой нельзя, а с папой можно?
Не знаю в деталях, как его воспитывает Агния, но в целом у нас схожие взгляды и нет споров. Вообще я не сторонник говорить «нельзя» без объяснения, а объяснять я умею так, чтобы он и не плакал, и слушался. Ребенку, как и всем нам, необходимо быть услышанным. Я стараюсь проникнуть в его мир, узнать, как там. В этом ведь и заключается любовь — почувствовать мир другого человека. Даже если он ребенок.